Меня часто спрашивают о смысле названия «Настоящая Россия». Вопрос в наше время справедливый, и мне пора объясниться.

Конечно, у каждого из основателей нашего фонда есть личная настоящая Россия. Для кого-то из моих друзей — это Россия театров и споров арбатских интеллигентов, для кого-то — Россия гордых питерских профессиональных рабочих, а для третьих — полная достоинства и героизма Россия сидящая, протестная.

Моя Настоящая Россия сегодня, как и почти всегда, еле слышна, но это не значит, что ее нет.

Ее тихий, нежно окающий голос, однажды услышанный мною в маленьком волжском городке, куда, к себе на родину, возила меня моя мама, я узнаю, даже прожив почти полвека на Западе. Это голос щедрости, терпимости и, так уж получилось, простите, терпения.

Я рос в Риге и видел, как к моей маме не прилипала советская имперская идеология и роль оккупанта. Ее привлекал латышский уклад жизни, она заслушивалась латышской хоровой музыкой, ходила на спектакли Вии Артмане, даже не зная латышского языка. А потом мама навсегда определила мою жизнь, когда привела меня на балетный спектакль в рижский Театр оперы и балета.

Ее благородство простого человека в суровой роли, данной ей судьбой, открыло для меня силу внутреннего голоса и устремлений русского народа. Миллионы таких людей, как моя мама, не могли исчезнуть. Они есть. Они будут.

У каждого своя Настоящая Россия, но общее для нас — это неприятие России имперской. Для нас имперский дух русских — выдуманная легенда, а ее шумные создатели — ненастоящая Россия.

В самые страшные времена истории русский гуманизм существовал вопреки имперской власти. Этот гуманизм не только в любимой миром поэзии и музыке, но и в недооцененной миром внутренней эмиграции огромного числа русских людей.

Герцен писал, что «прошлое русского народа темно; его настоящее ужасно, но у него есть права на будущее». Эти права у него нельзя забирать. Уехав из России полвека назад, я редко и негромко высказывался на политические темы. Не потому что мне было чего бояться, но из-за природных качеств, унаследованных от мамы. Однако теперь я вынужден выступить, чтобы помочь таким людям, как она, обрести голос. Во времена Бучи и Ирпеня обрести свой голос настоящей России важнее, чем когда-либо.